Зеленая экономика – экономика, которая в минимальной степени задействует недра, а, главным образом, занимается возобновляемыми источниками, то есть то, что можно по-другому назвать экономикой замкнутого цикла. Она берет ресурсы, использует их и возвращает обратно в производство. Максимальная ставка делается на технологии и рециклинг.

Если я правильно понял тезис Алексея Кудрина, то он имел ввиду госсектор и прямое участие государства в экономике. У нас, действительно, в последнее время перебор с этим. Все наши крупные компании, которые как раз занимаются недропользованием типа «Газпрома», «Роснефти» - государственные или окологосударственные. Принципиально важно, что доля экономики, которая находится в собственности у государства и управляется государством непосредственно, слишком велика.

Это удобно, если вы строите экономику на недропользовании, как сейчас происходит в России. При таком подходе можно распределять лицензии среди ограниченного количества пользователей, и это повышает контроль с одной стороны, а с другой наоборот – растет коррупционная составляющая.

Но это совсем не годная модель для ухода от природноресурсной модели экономики и построения экономики, основанной на человеческом капитале и технологиях. Нет ничего хуже в этом случае, чем назначенные лидеры, «чемпионы». А в России сегодня по факту имеют место как раз назначенные чемпионы. Например, РОСНАНО, которому государством была выделена определенная и очень крупная сумма денег и передана роль авангарда инновационного развития. Какие-то вещи, конечно, им удались, например, проект солнечной генерации или ветрогенерации с компанией «Вестос». Но неидеальных проектов, по сути холостых выстрелов было куда больше. Экономика должна стать максимально конкурентно открытой.

И в этой открытой экономике государство должно играть другую роль, гораздо более тонкую – роль регулятора. С этим у нас дело обстоит плохо, мы предпочитаем рулить, а не регулировать, а это вещи очень разные. Если вы создаете экономику рыночную, экономику открытой конкуренции без назначенных лидеров, тогда вам очень важно иметь инструмент, который будет отсеивать ненужное и подчеркивать нужное по объективным критериям. Это трудно сделать. И практика показывает, что когда мы начинаем говорить о регулировании, то разговор заканчивается тем, что ведомство рассказывает, сколько дополнительно денег оно заберет в бюджет.

Особенно это касается экологического регулирования. Но у экологии нет и не может быть задачи дать денег в бюджет, ее задача – улучшить экологическую обстановку в регионах, очистить водоемы, леса, города от мусора. Если же посмотреть новации последнего времени, то нужно признать, чтоэкономические резоны часто берут верх над экологическими. Например, расширенная ответственность производителей, в целом, идея правильная, но она возлагается на региональных операторов, для которых главное – собрать деньги путем штрафов компаний. И самое печальное, что собранные средства после этого не идут на экологию.

Когда мы говорим про зеленую экономику, в ней очень важна роль тонкой настройки. Это очень сложный инструмент, который предполагает тотальное сотрудничество всех со всеми. Но он также допускает единое понимание, зачем мы это делаем. Нельзя регулировать те же вредные выбросы, если в основе регулирования не лежит понимание, что выбросы реально влияют на концентрацию СО2 в атмосфере, а через это приводят и к изменениям климата, которые чреваты гораздо большими стихийными бедствиями, чем относительно небольшой на этом фоне рост издержек. Когда смывает города – это обойдется гораздо дороже.

Напрямую государству проще управлять моделью экономики, которая основана на эксплуатации недр, и очень трудно регулировать экономику, которая основана на конкуренции идей и технологий. Поэтому то, о чем говорил Алексей Кудрин, - очень хорошо, но вряд ли он до конца понимает, что значит такой экономический переход. Нельзя просто переключить рычажок и сделать экономику зеленой, зеленая экономика предполагает тектонические изменения во всей общественно-политической системе.

Очередной антиэтатистский выпад Алексея Кудрина, равно как и очевидно неизбежные дирижистские ответы на него, обречены остаться, в лучшем случае, ещё одним декоративным элементом предвыборной «движухи».

При всей содержательности приводимых Кудриным и его противниками аргументов дискуссия о допустимых размерах участия государства в экономике представляется, мягко говоря, неактуальной. Причем она будет лишена актуальности даже с учетом проблемы растущих скрытых долгов госпредприятий, на которую справедливо обращает внимание глава Счётной палаты, предрекая налогоплательщикам возможные потери в размере 10% ВВП.

Дело в том, что пандемия Covid-19 не просто оправдала новый «левый поворот» и повсеместно (включая страны «свободного мира») легализовала активное госвмешательство в экономику. Она дала госкапитализму «красный свет» в качестве антикризисной меры, с одной стороны, и санитарно-репрессивной, с другой, обусловив сохранение права на собственность соблюдением антиковидных ограничений.

Нестандартность и масштабность вызова если не превратили чрезвычайщину в норму, то, по крайней мере, сделали уже очевидно ненормальным возвращение государства к функционалу «ночного сторожа».

Обе доминирующие теперь политэкономические модели, – продюсируемый Китаем «коммунистический капитализм» (как назвал его итальянский философ Джорджо Агамбен) и «капитализм участия», детище Ватикана и западных элитариев, - пусть и в разной степени, но отрицают свободное перераспределение доходов и не признают то, что для предпринимательской инициативы не существует иных «тормозов», кроме рыночной конъюнктуры. «Не исключено, что сегодня мы являемся свидетелями конфликта между западным капитализмом, который сосуществовал с верховенством права и буржуазными демократиями, и новым коммунистическим капитализмом, из которого последний, похоже, выходит победителем», – писал Агамбен в декабре 2020-го.

Однако, как вскоре выяснилось, можно «дрейфовать к Левиафану» и при сохранении институтов, ассоциируемых с Западом.

Тоже в конце 2020-го при Святом престоле был создан Совет по инклюзивному капитализму с участием богатейших семейств США и Европы, а также руководителей крупнейших корпораций. А в январе 2021-го Джо Байден (кстати, второй в американской истории президент-католик) вернул США в Парижское соглашение по климату, перезагрузив глобальную декарбонизацию.

А ведь сложно представить более этатистский проект, чем безуглеродная экономика.

Неслучайно давний кудринский единомышленник Анатолий Чубайс именно с изменением таможенной, денежно-кредитной, налоговой и бюджетной политики – т.е. всем тем, что входит в компетенцию государства, - увязывает повышение шансов России «вписаться в неизбежный энергопереход».

Разумеется, никто не говорит (напрямую) о переходе под госконтроль соответствующих активов. Но субсидии прогрессивным производителям и ответственным потребителям, вложение средств госбанков в ESG-инструменты и прочие «финансово-экологические бонусы» при известном угле зрения тоже можно расценить как неэффективное расходование средств налогоплательщиков.

Даром что последним доходчиво рассказывается о безальтернативности «зелёного пути» и, в частности, - о связи климатических изменений с возникновением вирусов, подобных Covid-19.

Правда, чем больше будут «зеленеть» госинвестиции – тем скорее может оказаться востребован кудринский приватизационный радикализм в отношении приобретений «карбоновой эпохи». Доходность традиционных российских «фишек» в новом низкоуглеродном мире, очевидно, станет существенно ниже. И бюджетный Боливар рискует просто не выдержать двоих.

А то и троих, если принять во внимание необходимость контролировать ещё и информационно-технологическую и прочую «экосистемную» инфраструктуру.